Авиадиспетчер без настоящего английского — это возможно?Алексей ВОЛКОВ, Вам когда-нибудь доводилось видеть, как закрывает глаза авиадиспетчер, мгновение назад обнаруживший, что две метки на экране перед ним сливаются в одну, и холодный пот прошибает от макушки — через позвоночник — до пяток от сознания того, что одно только Провидение теперь решает, что отобразится на экране еще через мгновение – две метки, расходящиеся в разные стороны или… ничего ?
Мне – приходилось. Очень давно. Не видеть, а закрывать глаза и целую вечность ждать следующего мгновения, или, точнее, обновления картинки после очередного оборота антенны радиолокатора. Это – несколько секунд вечности, а в результате – либо две метки (в моем и еще, смею утверждать, тысячах других случаев), либо – то, что последним из коллег увидел на экране парень из «Skyguide», а до него – те, что руководили над Индией, Анапой, Днепродзержинском, Львовом… И ведь это далеко не весь перечень… Английский как язык я фактически начал воспринимать лишь десять лет назад. Тогда, ошарашенный в первый вечер своего пребывания в Англии полным непониманием, я остался один на один с семьей Баскервиллей в Плимуте. На следующий день был колледж и новое потрясение – и от абсолютно не нашей системы обучения, и от объема услышанного, не говоря уж об увиденном (первый визит за границу).
Что было до этого? Немецкий в школе. Запас, по ощущениям, в три-четыре сотни английских слов авиационной фразеологии, вложенный в мою голову в училище и подновляемый нашими курсами повышения квалификации. Допуск к самостоятельному ведению радиообмена на английском языке, полученный за 12 лет до этого. Вполне успешная работа с использованием английского: без явных провалов, однако с постоянным напряженным ожиданием момента, когда в эфире прозвучит очередная нестандартная фраза. Такие, естественно, звучали, и не раз. Полагалось вызвать переводчика и разбираться с ситуацией с его помощью. Самое неприятное при этом было то, что переводчику требовалось несколько минут, чтобы дойти до зала АДЦ, после чего начинались уточнения и переспросы. В ситуациях, не терпевших даже минутного промедления, когда нужно было предпринимать адекватные действия (например, запрос экипажем срочной посадки в случае серьезной технической проблемы), полагаться приходилось на интуицию, опыт, да на одно-два ключевых слова, ухваченных из сообщения экипажа. Четыре недели языковых курсов тогда, в 93-м, разделились ровно пополам: первые две недели я в основном отвечал на вопросы соответствующими движениями головы и рук, а в одно, что называется, прекрасное утро, я вдруг заговорил! Открытием стало и то, что меня понимали! К тому времени и я стал уже понимать всё, что говорилось в колледже специально для нас, и кое-что улавливать из разговоров Баскервиллей между собой. Воспоминаний – теплых и благодарных – сохранилось много, однако главным результатом той учёбы стали регулярные занятия английским уже дома (сразу второй год двухгодичных курсов), во время которых во много раз вырос словарный запас на основе того, что стал понятен и интересен сам живой язык! Однако, с моей точки зрения, эффект от пребывания в Англии мог быть и более значительным, обладай я бóльшим словарным багажом перед поездкой: в любой ситуации гораздо легче вспомнить то, что забыл, чем то, чего никогда не знал. Затем – еще четыре недели в Плимуте в 95-м и восемь в Бате в 97-м – закрепили способность объясняться и полностью избавили от боязни говорить. Хочешь быть понятым — говори! Однако, чтобы в таком возрасте осваивать язык, нужно либо полное погружение в него, либо ярко выраженные способности. Способности или глубоко зарыты, или отсутствуют, а погружение было сильно ограничено русскоговорящей группой и необходимостью отъезда домой как раз в то время, когда начинал чувствоваться какой-то прогресс, а ведь на более продвинутой стадии знания и прогресс наступает позже. Что изменилось на работе? За несколько лет четырехнедельные курсы в Плимуте прошли все работающие в МЦ АУВД диспетчеры, имевшие тогда допуск к ведению радиообмена на английском, особо удачливые – дважды. Кто ехал учить язык – взял от этих курсов максимум возможного. Те, чьей целью было отдохнуть и попить пива – отдохнули и попили. Вернулись (а кого и вернули) с почти нулевым эффектом от учебы. А никто и не требовал особого усердия. Англичане улыбались и продолжали пытаться учить всех. Не знаю, анализировал ли кто-нибудь из руководителей привезенные каждым Progress Reports. Думаю, очень полезные выводы можно было сделать на основе такого анализа. Контракт с колледжем закончился, и разговоры о необходимости продолжения периодического обучения на специализированных курсах за рубежом пока остаются разговорами. Когда в МЦ АУВД допуск к самостоятельному ведению радиообмена на английском языке сделали обязательным для диспетчеров условием, было много недовольных. Я же считаю, что оно не только необходимо, но и явно запоздало. Одно «но»: многие из не имевших такой допуск уже перешагнули к тому времени за 40. Понятно, что в таком возрасте освоить язык очень нелегко. Да, в учебных заведениях все проходили курс авиационной английской фразеологии, но за двадцать-то лет неупотребления багаж знаний, и без того не глубоких, вовсе заржавел. Допуск, конечно, в итоге получили все, но боюсь, что реши сейчас кто-нибудь провести тестирование с целью выявления числа диспетчеров, владеющих английским на уровне, определяемом как «рабочий» в «Концепции совершенствования системы подготовки персонала ОВД по профессионально ориентированному английскому языку», результат приведет в уныние от понимания того, где мы находимся и сколько предстоит сделать для исправления ситуации. Думаю, что английским на «рабочем» уровне будет владеть уже не нынешнее (в основном предпенсионное) поколение. А вот молодых коллег еще не поздно «вытянуть» на необходимый уровень. Серьезный экзамен по английскому для будущих авиадиспетчеров должен быть одним из вступительных в учебные заведения. Да и последующее обучение языку – одной из приоритетных дисциплин, ведь это – один из основных рабочих инструментов авиадиспетчера.
Что же касается курсов совершенствования авиационной английской фразеологии, я бы очень хотел, чтобы они предварялись тестированием, а группы комплектовались с учетом уровня владения языком. Ведь тогда и эффект будет куда более заметным: лучше знающие язык не будут топтаться на месте, а менее сильные в отсутствие подсказчиков будут вынуждены прилагать больше усилий для освоения программы. Есть еще один парадокс, заслуживающий, по меньшей мере, того, чтобы над ним задуматься. Известная беда – невыдерживание как диспетчерами, так и пилотами, правил и фразеологии радиообмена, ведущее в лучшем случае к переспросам и уточнениям, в худшем – к выполнению пилотом указания так, как он его понял. И если соблюдение правил радиообмена – вопрос скорее дисциплины и внимательности обеих сторон, то лучший способ не отклоняться от фразеологии радиообмена – выучить именно ее и просто не знать ничего больше… Или все-таки знать гораздо больше, чтобы и минимум освоить, и быть готовым к любой ситуации? |
